14 апреля 1745 года родился Денис Иванович ФОНВИЗИН
✨Известный русский весельчак
Коренной москвич, он родился в московской усадьбе дворян Фонвизиных. В то время фамилию Дениса Ивановича, как правило, писали через дефис (фон-Визен или фон-Визин), на немецкий манер. Происхождение обязывало. В разгар Ливонской войны далекий предок драматурга рыцарь и барон Берндт фон Визен сдался в плен и стал служить царю Московскому. Впрочем, уже Александр Пушкин, называвший комедиографа «из перерусских русским», настаивал на слитном написании. Поэт дал несколько крылатых определений Фонвизину: «друг свободы», «сатиры смелый властелин». А однажды сказал о нем так:
То был писатель знаменитый,
Известный русский весельчак,
Насмешник, лаврами повитый,
Денис, невежде бич и страх.
✨«Друг честных людей»
Всю жизнь его идеалом был отец – прототип всех положительных героев Фонвизина. Сыну он запомнился неподкупным правдолюбом, «другом честных людей». Иван Андреевич Фонвизин краснел, когда при нем говорили неправду. А еще – верил в плоды просвещения и определил сына на учебу в гимназию при Московском университете. Там учились грамматике и геометрии, изучали историю и географию, упражнялись в рисовании и фехтовании… Честность, унаследованная от отца, помогла юному гимназисту завоевать первую награду. Его учитель географии не обладал ни педагогическими дарованиями, ни глубокими знаниями. На экзамене учеников спрашивали: «Куда течет Волга?» Один ответил: «В Черное море», другой не согласился: «В Белое». А будущий автор «Недоросля» брякнул честно: «Не знаю». И экзаменаторы присудили ему медаль!
Куда находчивее оказался учитель латыни. Накануне экзамена он явился в класс в странном одеянии. На его кафтане красовались пять пуговиц, а на камзоле – четыре. «Пуговицы мои вам кажутся смешны, – пояснил он гимназистам, – но они суть стражи вашей и моей чести: ибо на кафтане значат пять склонений, а на камзоле – четыре спряжения… Когда станут спрашивать о каком-нибудь имени, какого склонения, тогда примечайте, за которую пуговицу я возьмусь… и никогда ошибки не сделаете». Кажется, все эти господа учителя потом поселились в фонвизинских комедиях.
Но вообще-то языкам в гимназии учили основательно, и юный Фонвизин без натуги читал по-французски своего любимого Руссо. В числе лучших учеников (среди них был и Григорий Потемкин, будущий князь Таврический) его направили в Петербург, на торжественный прием. Там в царских чертогах основатель Московского университета Иван Шувалов взял Фонвизина за руку и подвел к какому-то рослому, могучему человеку. «То был бессмертный Ломоносов!» – вспоминал драматург. Наставления великого просветителя показались ему ярче, чем позолота елизаветинского дворца.
✨Острослов номер один
Письма, высказывания, записи Фонвизина пропитаны чувством юмора, которое трудно не заметить и почти три века спустя. «Слава богу, милость божия, что на вранье-то пошлин нет. Вить куда бы какое всем нам было разорение!», «Наличные деньги – не наличные достоинства» – эти бонмо и в наши дни не могут не вызвать улыбку. «Острые слова мои носились по Москве; а как они были для многих язвительны, то обиженные оглашали меня злым и опасным мальчишкою; все же те, коих острые слова мои лишь только забавляли, прославили меня любезным и в обществе приятным. <…> Меня стали скоро бояться, потом ненавидеть», – не без удовольствия вспоминал Фонвизин на склоне лет.
Жизнь его в молодые годы протекала в шумном обществе: «Положил себе за правило стараться вести время свое так весело, как могу. И если знаю, что сегодня в таком-то доме будет весело, то у себя дома не остаюсь». Но все-таки он находил часы для уединения – и писал… Первый литературный успех принесли ему переводы и ловкие стихотворные сатиры. Но Фонвизин уже мечтал о настоящей комедии и тайком сочинял репризы для театра. Он вращался в высоких сферах, вникал в хитросплетения придворных интриг, и мало кто мог предположить, что этот весельчак напишет потомкам язвительный донос о своем времени, о его пороках.
Фонвизин славился артистическими талантами и любил тешить собеседников рассказами в лицах. Уморительно изображал известных персон, менял интонации, как заправский лицедей. Другого такого острослова не было в обеих столицах. Так он и создал первую из своих знаменитых комедий – «Бригадира». Каждую сцену проверял на друзьях, вживаясь в своих героев. На одном из чтений присутствовал Григорий Орлов – тогдашний фаворит императрицы Екатерины II. И слухи о комедии дошли до царского двора. Сочинителя пригласили в Петергоф. Он читал «Бригадира» государыне и ее вельможам. Громче всех смеялся граф Никита Панин, сразу разглядевший в драматурге не только артистизм, но и цепкий ум. Вскоре Фонвизин поступил на службу к Панину и стал секретарем и ближайшим доверенным лицом могущественного президента Коллегии иностранных дел.
Драматург не чурался искушений галантного века. Одевался по моде, отдавал должное изысканной кухне, знал успех у женщин. Правда, здоровье подводило его смолоду. Зато выручало остроумие. Однажды Панин упрекнул его в обжорстве. Острослов тут же разъяснил, что таким образом он борется со своей извечной головной болью: отвлекает кровь к брюху!
Панин, кроме прочего, был воспитателем наследника престола Павла Петровича. Важным вкладом в образование будущего императора стало фонвизинское «Рассуждение о непременных государственных законах» – весьма смелое по тем временам сочинение, в духе французских просветителей. Его автор предлагал учредить «фундаментальные законы», которым бы на равных подчинялись монарх и его подданные. С тревогой он рассуждал и о крепостном праве. Ведь «мужик, одним человеческим видом от скота отличающийся» может привести государство «в несколько часов на самый край конечного разрушения и гибели».
✨«Генерально хуже нашего»
Фонвизин высмеивал галломанию, но к французской культуре относился почтительно: Вольтер, Руссо и тезка Дидро были его главными учителями. Впрочем, близкое знакомство с предреволюционной Францией настроило русского сатирика на саркастический лад. Письма Фонвизина из Европы – замечательное свидетельство его разочарований. Кое-что ему в Париже понравилось, в первую очередь – театр. Но сами просвещенные галлы оказались лицемернее, чем можно было представить по пьесам Расина и Корнеля. «Корыстолюбие несказанно заразило все состояния, не исключая самих философов нынешнего века. В рассуждении денег не гнушаются и они человеческою слабостью. Д’Аламберты, Дидероты в своем роде такие же шарлатаны, каких видал я всякий день на бульваре», – писал Фонвизин из Франции. Он примечал лицемерных аббатов, «имеющих на содержании девок», пустых демагогов, которые «мыслят мало, говорят много и очень скоро». Видел нищету крестьянства, превосходящую нашенские «свинцовые мерзости».
Из других европейских стран путешественник корреспондировал не менее едко. «Здесь во всем генерально хуже нашего: люди, лошади, земля, изобилие в нужных съестных припасах – словом, у нас все лучше, и мы больше люди, нежели немцы»… Путешествия превратили его в почвенника, и Фонвизин первым из наших писателей выразил обоснованные сомнения в том, что России следует во всем равняться на Европу. На чужбине он научился ценить все то, что на родине казалось обыкновенным, вплоть до белоснежных салфеток. Во Франции гостям подавали салфетки несвежие, да еще и залатанные голубыми нитками. «Нет и столько ума, чтобы зашить их белыми», – язвил Фонвизин. И даже перстни на пальцах знатных господ будущий автор «Недоросля» увидел жалкими: «Здесь брильянты только на дамах, а перстеньки носят маленькие. Мой им кажется величины безмерной и первой воды. Справедлива пословица: в чужой руке ломоть больше кажется».
И во Франции, и в Италии Фонвизина угнетала неопрятность. Европа предстала замусоренной донельзя. «Как люди с пятью человеческими чувствами в такой нечистоте жить могут?» – вопрошал драматург, вдыхая смрадный дух лионских и миланских подворотен. Иллюзией оказались и представления о гармоничном просвещенном обществе. Образцовых книжных «свободных личностей» он в Европах не нашел: «Редкого встречаю, в ком бы неприметна была которая-нибудь из двух крайностей: или рабство, или наглость разума». Не внушала уважения и политическая система, где все подчинено было финансовой наживе. «Словом, вольность есть пустое имя, и право сильного остается правом превыше всех законов», «Деньги суть первое божество здешней земли» – так писал он Петру Панину, брату своего покровителя. В Россию драматург вернулся в воодушевлении: «славны бубны за горами», а дома лучше.
✨«Умри теперь, Денис!»
24 сентября 1782 года в Вольном российском театре на петербургском Царицыном лугу (ныне Марсово поле) прошумела премьера «Недоросля». Такого триумфа русская сцена не знала. Публика по обычаям того времени швыряла на сцену кошельки с серебром. Знаменитый актер Иван Дмитревский, игравший Стародума, вспоминал: «Говорят, что при первом представлении сей комедии на Придворном театре покойный князь Григорий Александрович Потемкин-Таврический, выходя из театра, подозвал к себе сочинителя и с обыкновенным своим просторечием сказал ему шутя: «Умри теперь, Денис, или больше ничего уже не пиши; имя твое бессмертно будет по этой одной пиесе»». Остроумный Потемкин вполне мог обратиться с таким восклицанием к старинному гимназическому приятелю.
«Недоросль» стал вехой в истории русской литературы. Ведь это не просто комедия, а комедия в прозе, да еще какая. От нашей словесности XVIII века остались преимущественно стихи – прозу того времени сегодня читать трудно. За исключением «Недоросля»! Хитроумный комедиограф первым доказал, что русская проза пластична и выразительна. Разнообразие интонаций, смена настроений, шаржи, риторические приемы – все это зазвучало у Фонвизина. Именно поэтому «Недоросль» до сих пор не сходит со сцены. Сам драматург иногда выходил на сцену в этой пьесе в уморительно смешной роли помещика Скотинина.
Правда, Екатерина II, вообще-то знавшая толк в комедиях, невзлюбила Фонвизина. Возможно, сказывались обиды на Никиту Панина… Да и шутки непредсказуемого сочинителя задевали за живое. В одном из писем императрицы Потемкину сохранился отзвук былой досады: «Черт Фонвизина к вам привел. Добро, душенька, он забавнее меня знатно. Однако я тебя люблю, а он, кроме себя, никого». Потемкин слыл первым недругом Панина, но дружба с однокашником его по-прежнему забавляла.
✨Опальный Стародум
Когда Панин оказался на волосок от жестокой опалы, впечатлительный драматург запаниковал и даже заболел. Он не мог похвастать бычьими нервами, без которых в большой политике трудно. Но Фонвизин не предал графа, не переметнулся в стан его врагов. Он был не только протеже, но и единомышленником Панина. И вслед за патроном оказался в отставке и забвении. Впрочем, просвещенная монархиня сохранила за драматургом и отставным статским советником пенсион в половину жалованья.
В начале 1780-х Фонвизин написал «Рассуждение о истребившейся в России совсем всякой форме государственного правления и оттого о зыблемом состоянии как империи, так и самих государей», которое называют «Завещанием Панина». Никто не порицал грехи екатерининского высшего света с таким пылом: «Посвятя жизнь свою военной службе, лестно ль дослуживаться до полководства, когда вчерашний капрал, неизвестно кто и неведомо за что, становится сегодня полководцем и принимает начальство над заслуженным и ранами покрытым офицером? Лестно ль быть судьею, когда правосудным быть не позволяется?» Чтобы так откровенно писать о фаворитах императрицы, нужна была немалая отвага. Тут уж автор не пощадил и своего однокашника Потемкина – «вчерашнего капрала». Молва сохранила хлесткий ответ самой Екатерины: «Худо мне жить приходится, уж и господин Фонвизин хочет учить меня царствовать!» После таких слов писатель не мог претендовать на царскую милость. Он попытался вернуть расположение государыни изобретательными панегириками, но тщетно. Времена Панина прошли, цесаревич Павел маялся в Гатчине, и автору «Недоросля» не приходилось рассчитывать на регалии государственного идеолога.
Для него наступили мрачные дни. Пушкин рассуждал, несколько сгущая краски: «Радищев был сослан в Сибирь; Княжнин умер под розгами – и Фонвизин, которого она Екатерина боялась, не избегнул бы той же участи, если б не чрезвычайная его известность». В 1788 году Фонвизин попытался учредить журнал «Друг честных людей, или Стародум» – ни много ни мало «периодическое сочинение, посвященное истине». Но получить высочайшего разрешения на печать не удалось, и от этой затеи остались только рукописи. Императрица наложила запрет и на многотомное издание сочинений Фонвизина.
В 45 лет драматург выглядел немощным старцем. «Бедная жизнь, тяжкая работа и скоропостижная смерть – вот чем пиит от прочих тварей отличается!» – шутил он, окруженный медиками и сиделками. В последние годы жизни, по примеру своего любимого Руссо, опальный сочинитель принялся писать мемуары. Назвал их по-фонвизински остроумно – «Чистосердечное признание в делах моих и помышлениях». Он планировал четыре книги, знаменующие историю его духовного развития: «младенчество», «юношество», «совершенный возраст» и «приближающаяся старость».
«Игривость ума не оставляла его и при болезненном состоянии тела», – приметил поэт Иван Дмитриев, наблюдавший постаревшего драматурга в его последнюю осень. Писать Фонвизин не прекращал. Его воображение занимал сюжет очередной комедии – «Выбор гувернера». Кто станет наставником юного князя – честный и просвещенный русский офицер по фамилии Нельстецов или изворотливый француз? Старый князь Слабоумов готов доверить воспитание сына невежественному иностранцу…
30 ноября 1792 года Фонвизин последний раз нанес визит Гавриле Державину, с которым приятельствовал. После инсульта ходить 48-летний драматург уже не мог: из кареты его внесли в дом два офицера. Он откашлялся и принялся было читать сцены из новой, еще не вполне отточенной пьесы. Но – запнулся, обессиленно махнул рукой и кивнул одному из офицеров, чтобы тот продолжил чтение. Глаза Фонвизина загорались, когда собравшиеся хохотали над его новыми шутками… Они расстались в одиннадцать вечера. А утром сердце Фонвизина остановилось. Он так и не доиграл свою последнюю комедию.
Источник: https://историк.рф/journal/известный-русский-весельчак/
#ДенисФонвизин#ПоЧИТАТЕЛИкниг
