Ленинградский след Чернобыля: Как ученые из Гатчины области случайно первыми узнали об аварии на Чернобыльской АЭС
...Впервые эта новость прозвучала на телевидении лишь 29 апреля, спустя три дня после трагедии. Однако было во всей необъятной стране единственное место, где о случившемся узнали практически сразу – небольшой городок Гатчина в Ленинградской области.
Ветераны Института ядерной физики, который в нем расположен, помнят события весны 1986 года очень отчетливо – с их слов, отголоском далекой беды стал пролившийся над городком радиоактивный дождь.
С нашим героем – физиком-ядерщиком Михаилом Николаевичем Паком – мы встречаемся на территории Института ядерной физики. За монументальной проходной утопает в зелени целый научный городок на две с лишним тысячи «жителей». С 1956 года здесь работают над проблемами фундаментальной науки. Оснащение – мощнейшее, есть даже собственный ядерный реактор. Неудивительно, что о трагедии в Чернобыле первыми узнали именно здесь.
- В 1986 году я работал ведущим инженером в службе дозиметрии реакторного комплекса, - вспоминает Михаил Пак. – Поскольку реактор есть реактор, мы время от времени мониторили радиационную обстановку на территории реакторного комплекса.
На входе а реакторный комплекс, рассказывает Пак, стояла специальная рамка наподобие рамок металлоискателей на вокзалах и в аэропортах – инженеры дозиметрической службы собрали ее своими руками. Если человек, закончивший смену у реактора, проходил через нее и выносил на себе какую-нибудь крошечную радиоактивную пылинку, она начинала звенеть.
- Утром 28 апреля позвонили дежурному дозиметристу реакторного корпуса и сказали: «рамка сломалась», - седой мужчина пожимает плечами. – Постоянно звенит, не пускает народ на работу. Ну сломалась и сломалась – все же техника, ничего удивительного тут нет.
Дозиметрист отправился к рамке. Обследовал ее с контрольным источником и никаких сбоев не нашел.
Тут-то и стало ясно – проблема где-то еще.
- Поначалу думали на наш реактор, - продолжает Михаил Пак. – Но потом обследовали территорию и выяснили, что радиоактивный фон превышен по всей территории института и даже за его пределами. Причем превышен довольно существенно – в шесть раз!
О случившемся тут же сообщили в дирекцию.
Создали специальный штаб, установили круглосуточные дежурства дозиметристов. Попутно специалисты изучали саму радиоактивную «грязь» - брали мазки с окон и стен корпусов и прогоняли их через спектрометр. Результат обескураживал: в осадках нашли цезий-132 и цезий-137. Причем в таких пропорциях, в которых оба изотопа могут встречаться лишь в одном месте: в реакторе атомной станции. А на следующий день один из сотрудников института, баловавшийся на досуге «дальним приемом», перехватил радиопередачу из Норвегии, в которой говорилось о крупной аварии на Чернобыльской АЭС.
Тут-то кусочки пазла и встали на место.
К тому моменту о трагедии наконец-то заговорили официально. В Гатчине, оказавшейся на пути одного из радиоактивных «хвостов», развернули «аварийные» мероприятия. На городском почтамте между стекол установили дозиметр, чтобы постоянно считывать уровень радиации. Неподалеку от деревни Большие Колпаны, через которую проходило Киевское шоссе, ведущее на Гатчину и Ленинград, организовали пункт дозиметрического контроля – вкопали в землю рядом в постом ГИБДД чувствительный датчик, который «обследовал» проезжающие мимо машины. Чтобы датчик успевал замерить уровень радиации, скорость на шоссе пришлось ограничить до 10 км/ч.
- Интересно, что люди на все эти приготовления реагировали очень сдержанно, - вспоминает Михаил Пак. – Я не помню, чтобы были какие-то народные волнения, паника, страх. Ну, с одной стороны, это понятно – Институт на тот момент стоял уже почти 30 лет, так что к соседству с ядерным реактором гатчинцам было не привыкать.
Вообще, признается наш собеседник, горожане не столько боялись, сколько любопытствовали. Народ хлынул потоком к дозиметристам. Приносили «на замер» продукты, личные вещи и бог знает что еще.
- Как-то раз принесли пачку грузинского чая, - рассказывает Пак. – Я померил – фонит! Причем фонит довольно серьезно. Принялся разбираться. Разделил чай сначала на две части. Померил фон, выяснил, какая половина «загрязнена». Эту половину разделил еще на две части, потом еще на две – и так далее. Наконец у меня на рабочем столе осталась одна-единственная крошечная чаинка, к которой прилипла такая же крошечная радиоактивная пылинка. После этого случая грузинского чая в Гатчине не стало – его весь изъяли из магазинов и куда-то увезли. Скорее всего, захоронили где-нибудь на отдаленном полигоне. Но нет худа без добра – вместо грузинского откуда-то привезли настоящий индийский чай, жутчайший по тем временам дефицит! Народ стоял за ним в огромных очередях. По счастью, этот чай оказался «чистым».
«Чернобыльский след» не оставлял Гатчину долго. Так, например, осенью на проверку принесли яблоки, купленные на железнодорожной станции на Украине. Хорошие, наливные, ароматные яблоки тоже оказались грязными. Благо, не целиком – оказалось, завязь, формируясь, «черпнула» радиоактивную пылинку. Эти яблоки даже можно было есть – только предварительно подрезав внизу и основательно помыв.
- А через год наши рамки внезапно среагировали на одного из механиков, - вспоминает Пак. – Точнее, не на него самого, а на его спецовку. Оказалось, он за несколько часов до этого таскал баллоны с гелием. Баллоны эти были обменными – то есть, в институте они опорожнялись, потом отсылались на завод, заполнялись снова и отправлялись в другое место. И так – бесконечное число раз. Ну и нам – верите или нет – прислали радиоактивные баллоны. Видимо, как они побывали на ЧАЭС, так и ездили по стране.
Конечно, авария на ЧАЭС затронула не только Гатчину.
Так, например, в лесах под Кингисеппом долгое время нельзя было собирать грибы – они «вытягивали» из земли радиоактивные элементы, рассеявшиеся после взрыва на станции, и впитывали их в себя. Сейчас, спустя 35 лет, чернобыльские раны поджили – но все равно порой напоминают о себе."
(Из статьи от 26 апреля 2021 года)
фото: Петербургский институт ядерной физики
